О чем пьеса ночь игуаны
сквозь огонь иди со мной
Ч.2
«Ночь игуаны» («The Night of the Iguana»), 1964 г., США, реж.Дж.Хьютсон, акт. Ричард Бёртон, Ава Гарднер, Дебора Керр.
1964 год. Элиа Казан уже экранизировал «Трамвай «Желание»» и Ричардом Бруксом снята «Кошка на раскаленной крыше» . Оба фильма удались, в первом, взявшем четырех Оскаров, сыграли Вивьен Ли и Марлон Брандо. Во втором — Элизабет Тейлор и Пол Ньюман. Два прекрасных актерских дуэта. Два прекрасных, камерных, поставочных фильма, показ которых я бы устраивала в театральных декорациях, с поднятием занавеса, а еще лучше, с разъезжающимся бархатным пологом, антрактом и буфетом в фойе. Именно так, потому, что театр «победил» в данном случае кино, позволив последнему обслужить действо: увековечить сиюминутность происходящего на сцене, вынеся ее из трехмерного пространства в двумерное.
Когда уже снят «Трамвай «Желание»» и «Кошка на раскаленной крыше», когда «заданы каноны» кинематографического Теннесси, каким может быть следующий фильм, который от первых двух отделяет столь небольшое временное пространство? Мой ответ: концептуально таким же.
1964 год. Теннесси Уильямсу 53 года. Он — живой классик, отправляющий своих героев в мир кино, зная, какими они должны быть и там. Он уже был сценаристом дважды: у режиссера Элиа Казана и у Ричарда Брукса. Может быть, поэтому фильм Брукса и Казана ПОХОЖИ при всей их несхожести. Нет, герои: Ли, Брандо, Тейлор и Ньюмана, не схожи между собой. Но они все «цыплята одной курочки». Помните «Стеклянный зверинец», снятый Полом Ньюманом уже после смерти автора пьесы? Фильм, снятый после смерти Теннесси, ДРУГОЙ, хотя кому, как не Ньюману, игравшему в «Кошке..», где сценаристом был Теннесси, знать как видит своих героев драматург? И, слава Богу, что «Стеклянный зверинец» иной. Пусть только чуть-чуть «безнадзорный», не утративший от этого своей камерности, театральности, печали о несбыточном — связующей нити всего написанного Теннесси, но все же — иной.
Но пока на календаре 1964 год. И поэтому «Ночь игуаны», по большому счету, в каком-то смысле еще один повтор «Трамвая» и «Кошки». Очередные гастроли театра, театр на выезде. По большому счету, «Ночь игуаны» — очередная экранизация пьесы Теннесси, никак не нарушающая театральные каноны, никак не переводящая действо на рельсы кинематографа. Разве что географически, ремаркой «Мексика»?
1964 год. «Ночь игуаны». Театр Теннесси выезжает на гастроли. Камерность не исчезает, просто вам предлагают поверить, что автобус с матронами американской провинции и бьющимся в терновнике своих эмоций священником, отстраненным от пасторских обязанностей за аморальное поведение, и теперь, — как он считает, временно, — зарабатывающим на жизнь услугами экскурсовода, куда-то едет в далекой и черно-белой Мексике. Что ж, автобус и Мексика — пролог, а сама пьеса начнется тогда, когда путешественники, — скучные, страдающие расстройством пищеварения провинциалки, блондинка-нимфетка, старая дева лесбиянка, параноик-священник и простак водитель, прибудут в отель, выполняющий по совместительству роль чистилища. Очень просто устроенного чистилища, хозяин которого, молчун, любитель рыбной ловли, философ, потерявший интерес к сексу, умер. Чистилища, которое уже закрылось на межсезонье и вовсе не жаждет принять обещающих беспокойство путников, чистилище, дающее где-то тысячи четыре в год дохода, где два архангела с маракасами всегда готовы к ночным омовениям, где хорошо умирать, написав последний стих или исповедоваться перед связанным в гамаке грешником, врачуя его больную душу маковым отваром. Чистилище, которое есть конечная точка, не предваряющее ни рая, ни ада, где тебе прощается все, потому, что ты же не виноват, что слишком поздно встретил женщину, которая объяснила тебе, как нужно жить.
Чистилище, хоть и не рай, но все же, со скидкой на то, что у нас Мексика, утопает в зелени и там есть своя амброзия, называющаяся ром-коко. Как и положено, чистилище курируют ангелы: дедушка и внучка. Поэт и художница. Странник и странница. Как и положено, ангелы появляются из ниоткуда. И свое время улетают в никуда. Или умирают, продиктовав последнюю зарифмованную строчку.
«Ветвь апельсина смотрит в небо
Без грусти, горечи и гнева.
Она, безмолвие храня,
Следит за угасаньем дня.
В какой-то вечер, с этим схожий,
Она пройдет зенит свой тоже
И канет в ночь, и вновь начнет
История круговорот.
И будет ствол еще годами
Вступать с жарой и с холодами
Все в ту же сделку, а затем
На землю ляжет, тих и нем.
А после дерево другое,
Зеленое и золотое,
Шатром листвы укроет вновь
Земную грязную любовь.
И смотрит ветвь с плодами в небо
Без грусти, горечи и гнева.
Она, безмолвие храня,
Следит за угасаньем дня.
О сердце робкое, ужели
Не выучилось ты доселе
Отваге тихой и простой
У этой ветви золотой?»
Есть переведенный на русский язык сборник стихов Теннесси. Помните, в «Стеклянном звернице» прототип автора пьесы пишет стихи? Что ж, хороший драматург оказался довольно неплохим поэтом. Чему свидетельство — выше: «И смотрит ветвь с плодами в небо Без грусти, горечи и гнева». Только в оригинале ветвь — оливковая. Что более символично, хотя, зная перевод с «апельсиновой», уже трудно — мне лично — поменять «визуальный ряд».
«How calmly does the olive branch
Observe the sky begin to blanch
Without a cry, without a prayer
With no betrayal of despair»
Смотря сегодня «Ночь игуаны» ощущаешь ретро так, словно оно, — черно-белое, насквозь из Америки пятидесятых-шестидесятых — отпечатывается на экране заранее подготовленными трафаретами. И это делает понятным и приемлемым «академичность» диалогов, некую программную добродетель на стяге, несколько театральный подход к построению режиссером сцен и очень предсказуемые типажи героев.
Вот жгучая, и страстная, и вольная брюнетка, умеющая быть самой верной женщиной, не слишком соблюдая мораль.
Вот отцветающая добродетель — старая дева с идеально уложенными волосами, однажды давшая подержать одному «австралийцу, коммивояжеру, человеку средних лет, совершенно безликому, толстому, лысому, с убогими претензиями на светскость, навязчивому» что-то из своей нижней одежды. Вот так, он отвернулся, а она сняла и дала ему подержать какую-то часть своего туалета. Ангелы, они такие, они чисты в любых странных поступках. Если им сказать, что дать подержать часть туалета — это «печальный, грязный эпизодик», они вас не поймут и возразят: » Ничто человеческое не вызывает во мне отвращения, кроме злобы и жестокости. Я же говорила, он был очень мягок, чувствовал себя виноватым и вел себя деликатно «.
Вот изгой-священник, ищущий возможность как-то жить или как-то умереть, желательно и то и другое публично, и находящий вместо этого любовь нимфеток, экскурсионный автобус и целомудренную женщину, с обгоревшими крыльями.
Вот простоватый простак, умеющий крутить баранку, которого можно купить добрым словом или денежной перспективой.
Вот рано поспевшая девица, коварно-невинная в своих эротичных желаниях, до чертиков сексуальная в своих шортиках и, непременно, блондинка.
Вот лесбиянка, страдающая от самой себя и мучающая за эти личные страдания весь мир, которая будет прощена тем, от кого ей прощения и даром не надо.
Ну, и вот старец, который, умерев, даст сигнал к тому, что можно опускать занавес.
А, да, еще есть игуана, рвущийся с веревки зверек, существующий только для того, чтобы человек мог однажды почувствовать себя Богом. Почувствовать и отпустить игуану на волю. Раз уж он не может отпустить самого себя, то пусть хоть окажет эту милость ящерице.
Вот, кажется, и все.
Хотя, да, два слова об актерах. Бёртон — один из мужей Элизабет Тейлор. Ава Гарднер — одна из жен Фрэнка Синатры. Дебора Керр — жена Питера Виртела, писавшего сценарий к фильмам, выдвигавшимся на Оскара. Мир кинематографа тесен.
Источник
О чем пьеса ночь игуаны
Уильямс Теннесси ч.2 "Ночь игуаны" ("The Night of the Iguana")
Ч.2
«Ночь игуаны» («The Night of the Iguana»), 1964 г., США, реж.Дж.Хьютсон, акт. Ричард Бёртон, Ава Гарднер, Дебора Керр.
1964 год. Элиа Казан уже экранизировал «Трамвай «Желание»» и Ричардом Бруксом снята «Кошка на раскаленной крыше» . Оба фильма удались, в первом, взявшем четырех Оскаров, сыграли Вивьен Ли и Марлон Брандо. Во втором — Элизабет Тейлор и Пол Ньюман. Два прекрасных актерских дуэта. Два прекрасных, камерных, поставочных фильма, показ которых я бы устраивала в театральных декорациях, с поднятием занавеса, а еще лучше, с разъезжающимся бархатным пологом, антрактом и буфетом в фойе. Именно так, потому, что театр «победил» в данном случае кино, позволив последнему обслужить действо: увековечить сиюминутность происходящего на сцене, вынеся ее из трехмерного пространства в двумерное.
Когда уже снят «Трамвай «Желание»» и «Кошка на раскаленной крыше», когда «заданы каноны» кинематографического Теннесси, каким может быть следующий фильм, который от первых двух отделяет столь небольшое временное пространство? Мой ответ: концептуально таким же.
1964 год. Теннесси Уильямсу 53 года. Он — живой классик, отправляющий своих героев в мир кино, зная, какими они должны быть и там. Он уже был сценаристом дважды: у режиссера Элиа Казана и у Ричарда Брукса. Может быть, поэтому фильм Брукса и Казана ПОХОЖИ при всей их несхожести. Нет, герои: Ли, Брандо, Тейлор и Ньюмана, не схожи между собой. Но они все «цыплята одной курочки». Помните «Стеклянный зверинец», снятый Полом Ньюманом уже после смерти автора пьесы? Фильм, снятый после смерти Теннесси, ДРУГОЙ, хотя кому, как не Ньюману, игравшему в «Кошке..», где сценаристом был Теннесси, знать как видит своих героев драматург? И, слава Богу, что «Стеклянный зверинец» иной. Пусть только чуть-чуть «безнадзорный», не утративший от этого своей камерности, театральности, печали о несбыточном — связующей нити всего написанного Теннесси, но все же — иной.
Но пока на календаре 1964 год. И поэтому «Ночь игуаны», по большому счету, в каком-то смысле еще один повтор «Трамвая» и «Кошки». Очередные гастроли театра, театр на выезде. По большому счету, «Ночь игуаны» — очередная экранизация пьесы Теннесси, никак не нарушающая театральные каноны, никак не переводящая действо на рельсы кинематографа. Разве что географически, ремаркой «Мексика»?
1964 год. «Ночь игуаны». Театр Теннесси выезжает на гастроли. Камерность не исчезает, просто вам предлагают поверить, что автобус с матронами американской провинции и бьющимся в терновнике своих эмоций священником, отстраненным от пасторских обязанностей за аморальное поведение, и теперь, — как он считает, временно, — зарабатывающим на жизнь услугами экскурсовода, куда-то едет в далекой и черно-белой Мексике. Что ж, автобус и Мексика — пролог, а сама пьеса начнется тогда, когда путешественники, — скучные, страдающие расстройством пищеварения провинциалки, блондинка-нимфетка, старая дева лесбиянка, параноик-священник и простак водитель, прибудут в отель, выполняющий по совместительству роль чистилища. Очень просто устроенного чистилища, хозяин которого, молчун, любитель рыбной ловли, философ, потерявший интерес к сексу, умер. Чистилища, которое уже закрылось на межсезонье и вовсе не жаждет принять обещающих беспокойство путников, чистилище, дающее где-то тысячи четыре в год дохода, где два архангела с маракасами всегда готовы к ночным омовениям, где хорошо умирать, написав последний стих или исповедоваться перед связанным в гамаке грешником, врачуя его больную душу маковым отваром. Чистилище, которое есть конечная точка, не предваряющее ни рая, ни ада, где тебе прощается все, потому, что ты же не виноват, что слишком поздно встретил женщину, которая объяснила тебе, как нужно жить.
Чистилище, хоть и не рай, но все же, со скидкой на то, что у нас Мексика, утопает в зелени и там есть своя амброзия, называющаяся ром-коко. Как и положено, чистилище курируют ангелы: дедушка и внучка. Поэт и художница. Странник и странница. Как и положено, ангелы появляются из ниоткуда. И свое время улетают в никуда. Или умирают, продиктовав последнюю зарифмованную строчку.
«Ветвь апельсина смотрит в небо
Без грусти, горечи и гнева.
Она, безмолвие храня,
Следит за угасаньем дня.
В какой-то вечер, с этим схожий,
Она пройдет зенит свой тоже
И канет в ночь, и вновь начнет
История круговорот.
И будет ствол еще годами
Вступать с жарой и с холодами
Все в ту же сделку, а затем
На землю ляжет, тих и нем.
А после дерево другое,
Зеленое и золотое,
Шатром листвы укроет вновь
Земную грязную любовь.
И смотрит ветвь с плодами в небо
Без грусти, горечи и гнева.
Она, безмолвие храня,
Следит за угасаньем дня.
О сердце робкое, ужели
Не выучилось ты доселе
Отваге тихой и простой
У этой ветви золотой?»
Есть переведенный на русский язык сборник стихов Теннесси. Помните, в «Стеклянном звернице» прототип автора пьесы пишет стихи? Что ж, хороший драматург оказался довольно неплохим поэтом. Чему свидетельство — выше: «И смотрит ветвь с плодами в небо Без грусти, горечи и гнева». Только в оригинале ветвь — оливковая. Что более символично, хотя, зная перевод с «апельсиновой», уже трудно — мне лично — поменять «визуальный ряд».
«How calmly does the olive branch
Observe the sky begin to blanch
Without a cry, without a prayer
With no betrayal of despair»
Смотря сегодня «Ночь игуаны» ощущаешь ретро так, словно оно, — черно-белое, насквозь из Америки пятидесятых-шестидесятых — отпечатывается на экране заранее подготовленными трафаретами. И это делает понятным и приемлемым «академичность» диалогов, некую программную добродетель на стяге, несколько театральный подход к построению режиссером сцен и очень предсказуемые типажи героев.
Вот жгучая, и страстная, и вольная брюнетка, умеющая быть самой верной женщиной, не слишком соблюдая мораль.
Вот отцветающая добродетель — старая дева с идеально уложенными волосами, однажды давшая подержать одному «австралийцу, коммивояжеру, человеку средних лет, совершенно безликому, толстому, лысому, с убогими претензиями на светскость, навязчивому» что-то из своей нижней одежды. Вот так, он отвернулся, а она сняла и дала ему подержать какую-то часть своего туалета. Ангелы, они такие, они чисты в любых странных поступках. Если им сказать, что дать подержать часть туалета — это «печальный, грязный эпизодик», они вас не поймут и возразят: » Ничто человеческое не вызывает во мне отвращения, кроме злобы и жестокости. Я же говорила, он был очень мягок, чувствовал себя виноватым и вел себя деликатно «.
Вот изгой-священник, ищущий возможность как-то жить или как-то умереть, желательно и то и другое публично, и находящий вместо этого любовь нимфеток, экскурсионный автобус и целомудренную женщину, с обгоревшими крыльями.
Вот простоватый простак, умеющий крутить баранку, которого можно купить добрым словом или денежной перспективой.
Вот рано поспевшая девица, коварно-невинная в своих эротичных желаниях, до чертиков сексуальная в своих шортиках и, непременно, блондинка.
Вот лесбиянка, страдающая от самой себя и мучающая за эти личные страдания весь мир, которая будет прощена тем, от кого ей прощения и даром не надо.
Ну, и вот старец, который, умерев, даст сигнал к тому, что можно опускать занавес.
А, да, еще есть игуана, рвущийся с веревки зверек, существующий только для того, чтобы человек мог однажды почувствовать себя Богом. Почувствовать и отпустить игуану на волю. Раз уж он не может отпустить самого себя, то пусть хоть окажет эту милость ящерице.
Вот, кажется, и все.
Хотя, да, два слова об актерах. Бёртон — один из мужей Элизабет Тейлор. Ава Гарднер — одна из жен Фрэнка Синатры. Дебора Керр — жена Питера Виртела, писавшего сценарий к фильмам, выдвигавшимся на Оскара. Мир кинематографа тесен.
Источник
Ночь Игуаны
Сегодня мы попробуем понять эту и другие загадочные фразы, коими полна пьеса Теннеси Уильямса «Ночь игуаны». А для этого займём удобное место в Большом зале Института Современного Искусства, где студенты второго курса представляют спектакль по этому произведению. И, благо необычайно яркие, цветистые декорации это позволяют — перенесёмся в далекий 1940 год, в Мексику, в небогатую гостиницу на вершине горы.
Именно сюда, ища приюта и покоя, стекаются герои постановки. Шеннон, в прошлом — священник, а ныне экскурсовод. Впрочем, и это ненадолго: желая показать туристам не только традиционные красоты Мексики, но и «трущобную» сторону жизни ее населения, Шеннон «влипает в историю», лишаясь и работы, и зарплаты.
Приюта в гостинице жаждет также весьма странная «парочка». Это художница-«моменталистка» Ханна и ее древний дедушка с «многообещающей» фамилией Коффин. (Погуглите, если не знаете перевод). Просто диву даёшься, как они привязаны друг к другу: Ханна, задыхаясь, втаскивает на гору инвалидную коляску, в которой восседает дед, ибо у них, странствующих Творцов, наконец появляется надежда, что хозяйка гостиницы, любвеобильная Мэксин даст им приют хотя бы на одну ночь. А дедушка давно уже живет в «своём мире»: он лелеет мысль осчастливить человечество очередной гениальной поэмой, которую уже много лет никак не может закончить.
Ну вот и все, пожалуй, главные герои спектакля, чьи взаимоотношения нам особенно интересны. Семейку «фашиствующих» бюргеров студенты из свей версии убрали, ну и правильно. Зато весьма колоритно показаны характеры Педро и Панчо — двух энергичных слуг, предоставляющих Мэксин, кроме всего прочего, разнообразные виды любовных утех.
На сцене также время от времени появляются: шофёр экскурсионного автобуса Хэнк; юная экскурсантка Шарлотта, у которой поехала крыша от соблазнов Мексики в целом и харизматичности Шеннона в частности. Строгая учительница Джудит Феллоуз, пытающаяся обуздать бурный темперамент своей воспитанницы. И конечно, новый экскурсовод Джейк — весьма напыщенный молодой человек, вызванный сюда с целью исправления всего того, что натворил Шеннон.
— А как же — игуана? — спросит внимательный читатель.
Ну да, конечно, и игуана в этом спектакле имелась, причем весьма оригинальная. Она представляла собой нечто полосато-шарфообразное, гениально приводимое в движение слугами-мексиканцами. И являлась, по глубокому замыслу автора, не столько несчастной гигантской ящерицей, пленённой в целях дальнейшего пожирания, но и своего рода символом пьесы.
«Игуан», если покопаться, и в спектакле, и в его первоисточнике —несколько. И все они в плену, из которого им просто необходимо вырваться. Иначе их «съедят» — если не физически, то морально и духовно. «Пленён» Шеннон, сам постоянно загоняющий себя «в клетку». Точно так же несвободна и красавица Мэксин, после смерти мужа влачащая жалкое существование в своей дешёвой гостинице и наивно надеясь заслужить любовь Шеннона.
Милая рыжеволосая художница Ханна «пленена», как это ни грустно, собственным дедом. Это ради него выбрала она судьбу «старой девы», убедив себя в том, что это ее очень даже устраивает.
Пьесы Теннеси Уильямса особенно хороши на сцене в их классическом исполнении. Этот драматург пишет настолько богато, что не нуждается во многочисленных «пере-»: переписывании, переиначивании, переигрывании. Очень хорошо, что сегодня вечером мы увидели этот самый вариант: классики без переделок.
Да и играли студенты просто блестяще: мне даже трудно выделить кого-либо из «самых-самых», чтобы не обидеть остальных.
И — да, «эффект погружения» зрителя в спектакль был полным. Уж сколько, казалось бы, раз были перечитаны мною пьесы Уильямса, — а вновь захотелось сегодня «поправить» судьбу героев. Чтобы не протестовала Мэксин против заселения в ее гостиницу несчастного старинка и его внучки. Глядишь — и Шеннон оценил бы ее благородный поступок!
Или возьмём ту блестяще сыгранную молодыми актерами сцену, когда Ханна и Шеннон остаются наедине. Вот они, почувствовав друг в друге «родственные души», рассказывают о себе, своих страхах, волнениях, ошибках. Кажется, ещё немного — и два «одиночества» решат, что им лучше быть вместе. Но нет. именно в это время дедушка наконец заканчивает сочинять свою поэму и хочет прочесть ее во всеуслышание.
Время упущено. Шеннон осознаёт, что всегда будет для Ханны «вторым после деда» и демонстративно удаляется с Мэксин, готовой ради него на все. А всего минутой позже умирает дедушка Ханны.
Эх, остановить бы мгновение, заставить актеров идти по другой дорожке! Но нельзя: «ночь игуаны», столь щедро подаренная автором своим героям, даётся всего раз в жизни.
И это касается не только персонажей сегодняшнего спектакля, но и каждого из нас. Лишь одно мгновение нужно, чтобы перерубить связывающую тебя веревку. И если ты настолько слаб, что боишься перемен или не можешь справиться с собственным «призраком» — вэлкам на гору. Добрая «мамочка» Мэксин устроит тебе такие жаркие ночи, что от любого призрака не останется и кучки пепла.
А если тебе не нравится быть связанным — не жди, когда тебя настигнет очередная «веревка». Беги, будь счастлив и свободен.
Источник
О чем пьеса ночь игуаны
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 275 067
- КНИГИ 647 026
- СЕРИИ 24 624
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 606 073
10 (2)
Оценка: 9.33 ( 3 )
fb2 | QR код | Размер: 114,4 Кбайт | Добавил Admin 24 мая 2012, 17:50 | Скачали: 140 |
Драматургия Уильямса, оказавшего исключительное влияние на развитие американского театра XX века, сочетает в себе тонкий психологизм с высокой культурой слова. Герои его пьес – живущие иллюзиями романтики, благородные и ранимые люди – противопоставлены грубой, безобразной действительности, лишены возможности обрести в ней счастье и гармонию, преодолеть одиночество. И все же герои Уильямса могут торжествовать моральную победу: зная, что обречены на гибель в прагматическом обществе, они не отрекаются от своих идеалов.
Источник
Ночь игуаны (1991)
В голосовании могут принимать участие только зарегистрированные посетители сайта.
Если вы уже зарегистрированы — Войдите.
Вы хотите зарегистрироваться?
информация о фильме-спектакле
Виталий Соломин , Надежда Марусалова (Иваненкова)
Светлана Аманова
Постановка государственного академического Малого театра.
«Ночь игуаны» — пьеса в трех действиях американского драматурга Теннеси Уильямса, основанная на его же рассказе 1948 года.
В пьесе действие происходит в Мексике, в Пуэрто-Баррио, летом 1940 года.
Американский священник, преподобный Лоуренс Шэннон лишается сана и отправляется в Мексику, где становится гидом. Однажды его внимание привлекает юная Шарлотта Гудэлл, затесавшаяся в группу старых дев. Впрочем, знакомством с этой девушкой его сложные взаимоотношения с женщинами на этом не исчерпываются.
Премьера пьесы состоялась на Бродвее в 1961 году.
В 1964 году пьеса была экранизирована Джоном Хьюстоном (в главной роли — Р. Бертон).
Источник